= много букав, писано для себя, на памятьС подачи Ристе прочла «Калигулу» Камю. Есть у меня один пунктик... многолетней давности... один вопросик, на который я периодически ищу ответ (когда коту делать нехрена, он, сами знаете, чего делает)... Суть вопроса: любовь к садисту (убийце, маньяку, нужное подчеркнуть) — что это? Беспредельное великодушие или стокгольмский синдром?
«Злодеи» в художественных произведениях, как правило, показаны очень неоднозначно. «Хорошие» и «плохие» (вместе с победой добра над злом) остались в сказках для маленьких.
А тут, они, вроде и «плохие», а если присмотреться совсем не так просты...
Прописная, всем известная истина «Нет совсем хороших, как и нет совсем плохих». Я вот тут сразу вспоминаю диснеевский мультик про Золушку, как она пыталась втолковать эту истину мышам, взяв ради примера кота «Ну, вот, например, он... Ну, иногда он... Ну не может же в нем совсем не быть ничего хорошего...» На самом деле я вспоминаю совсем не кота, а человека. Пикантность в том, что он — не плод фантазии автора, он — из жизни, из моего детства и юности. Посему как пример он для меня наамного авторитетней теорий о том чего бывает и чего не бывает. Не знаю, есть ли в нем что-то хорошее (я периодически пытаюсь искать), но когда он вернулся из армии его двухлетняя дочь начала заикаться. Что и неудивительно: он при мне поднял ее с полу за ногу и поднес кулак к лицу, приказав заткнуться. Это не было вспышкой гнева, ему просто хотелось тишины... Вспышки гнева были куда страшнее...
Меня просто ставит в тупик позиция авторов, косвенно призывающих искать что-то хорошее в таких людях. Ведутся-то на это добрые и великодушные, которым совесть не дает отвернуться от человека, который на самом деле не такой уж плохой. Нет, ведь, совсем плохих людей, правда? Ведутся. И вот это страшно... Мать читала мне письма женщины, которая по доброте и недомыслию пустила его в свой дом, когда он откинулся после первой отсидки.
Вторая довольно распространенная фраза «Злых людей стоит пожалеть, они сами в первую очередь несчастливы». Вроде бы все так. Разве счастливый человек будет третировать окружающих?
Да вот ни хрена он не страдал. Рассовывая по карманам четыре яблока, купленные для детей (и не на его деньги, потому что сам он не работал) и выпивая молоко (купленное для них же), прежде чем отправиться к друганам гулять — вот ни хрена он не страдал. Посмеивался и был вполне доволен жизнью. Страдали его жена и дети. И сочувствие у меня вызывают именно они.
Не суди да не судим будешь.
- Но как и всем, у кого нет души, вам невыносим человек, у которого ее избыток. Да, избыток! Вот что мешает вам! Не правда ли? И вот вы назвали это болезнью. И дураки обрадовались: все объяснено!
Вот это напомнило мне уже совсем другого человека. Но интересно, что у меня самой были точно такие же мысли, и мне было до слез стыдно, что я просто бездушная, бесчувственная сволочь и просто неспособна на такие эмоции... Было, да. Но это лирика.
Смотрела, вот, я «Доктора Хауса» и каждый раз, когда мне думалось «Экая же сволочь...» следующей мыслью было «А ты побудь в его шкуре, с его постоянной болью, тогда и рассуждай». А потом подумалось другое. Получается — боль оправдывает паскудство? Целенаправленное издевательство над близкими людьми? Над теми, кто имел неосторожность тебя полюбить? Делай с ними что хочешь. Они тебя любят и постараются простить и понять. Делай, что хочешь.
В «Калигуле» очень заинтересовал меня вот этот диалог:
Цезония. Выслушай меня. Я хочу сказать тебе одну вещь, которая одновременно и сложна и очевидна. Но если ты поймешь ее, она бесповоротно переменит мир – только она способна это сделать.
Сципион. Ну? говори.
Цезония. Подожди. Вначале представь себе искаженное лицо твоего отца, которому вырвали язык. Представь его рот, наполненный кровью, и звериный вой, когда его пытали.
Сципион. Да.
Цезония. Теперь представь Калигулу.
Сципион (с ненавистью). Да.
Цезония. А теперь слушай: попытайся его понять.
Он садист и убийца, он жестоко убил близкого тебе человека, но постарайся его понять. Да, это очень великодушно по отношению к убийце. А по отношению к его жертвам это — как?
А того гражданина, о котором я писала выше, его тоже надо постараться понять?
У Гудкайнда это было названо потаканием злу. Очень, кстати, созвучный мне автор...
Сделала для себя пренеприятный вывод: философия прощения и понимания — опасная вещь. Она идет вразрез с банальным инстинктом самосохранения. И, к сожалению, в художественных произведениях об этом очень редко говорится...